Оренбург посетил известный художник
Его работами одни восхищаются, другие их критикуют. Он молод, но уже очень известен в кругах любителей живописи. Его работы хранятся в многочисленных частных коллекциях. Он живет на две страны, но очень любит свою малую родину – Оренбург.
Алекс Долль… Живописец с мировым именем и корнями в Степной Пальмире. Он не был в областном центре три года. И в свой короткий визит нашел время для общения с журналистом «МК в Оренбурге».
Мы сидели в сквере у Дома Советов. От жары нас укрывал яркий зонтик, украшенный брендовым цветочным узором Алекса Долля. Время текло вместе со струями фонтана, в чаше которого гомонили ребятишки.
Вопросов к известному художнику было много. Разговор начался с программы, которую Алекс и его друзья, дуэт вокалистов Марии Гридневой и Виталия Макаренко «Open opera», приготовили для оренбуржцев. Это была удивительная встреча с шедеврами мировой классической музыки – арии и дуэты из опер, романсы. Сам художник продемонстрировал публике одну из своих последних работ, успевшую стать коллекционной ценностью.
Как-то сама собой беседа перетекла на глобальную тематику. Ведь та картина, которую Долль показал в Оренбурге, была написана им в Швейцарии, в старинном городе Берне во время первого локдауна. Стало очень любопытно, как эта страна боролась с пандемией covid-19. Но даже спрашивать не пришлось – Алекс словно прочитал мысли и рассказал о том, как европейское государство противостояло опасному заболеванию.
– Туристический город Берн, город ЮНЕСКО, превратился буквально в Припять, – приводит сравнение художник. – Как только власти объявили о пандемии, на следующий день город опустел. Картинка была как после атомной войны. Люди услышали, что коронавирус – это опасно. И беспрекословно разошлись по домам. В Щвейцарии народ привык делать то, что говорит правительство. Там есть такой государственный орган – Бундесрат. Это федеральный совет из семи человек. Каждый из них курирует свое направление, но вместе они принимают решения. Бундесрат выбирается каждый год путем голосования. Это люди из народа. Они ездят в автобусах, трамваях, на велосипедах. Слышат, что говорят простые граждане. И на основе этого принимают решение. Президент избирается из этих семи человек. Я хорошо знаю членов Бундесрата. Дружу с президентом. Здесь все просто, нет никакого пафоса, охраны. И вот то, что скажет Бундесрат, подлежит исполнению. Народ подчиняется, потому что доверяет.
Сказали – опасный вирус, надо сидеть дома. И жители сидели дома. У нас не было хаоса, реанимации не были переполнены. Все было спокойно. Когда стали говорить о вакцине, ни у кого даже сомнений не было в том, что это необходимо! Сначала были ограничения по вакцинации. Прививали людей старшего поколения, медработников, тех, кто в группе риска. Я относился к самой последней группе и еле дождался, пока мне сделают укол.
– Вы считаете, что вакцинироваться нужно?
– Конечно! Как может быть иначе? Я ни секунды не сомневался. А вот в Оренбурге столкнулся с настоящей теорией заговора. Иначе это явление я назвать не могу. Спросил родственницу, сделала ли прививку, а она ответила: «Ты что, меня же чипируют!». Ты о чем?! Какие чипы?! Увы, в Оренбурге у населения свой взгляд на эту тему. Моя бабушка по маминой линии умерла из-за того, что отказалась прививаться. Она у меня принадлежала к церковной интеллигенции. И поверила батюшке, который сказал: «Привьешься, а через полгода сгниешь заживо». Но она умерла раньше! А могла бы пожить! Я сам провоцирую знакомых на разговор о вакцинации, чтобы сформировать понятие о городе, людях и опасности своего нахождения здесь. Все рассказывают мне о теории заговора! Я сделал первый укол и приехал в Оренбург отдыхать, к друзьям. Но общаемся со всеми только на улице. С бабушкой, у которой я провел детство, я встречаюсь в парке, потому что она боится вакцинации. К счастью, мне удалось ее убедить. И ей должны сделать прививку.
Мне очень непонятна позиция общества. За то, что человек привился, обещают билеты, велосипеды. Это же смешно! И страшно. Ведь разыгрывать – это шутить с собственным здоровьем. Я понимаю, почему все так. Я не зря говорил о швейцарском федеральном совете. Есть такое понятие «лимит доверия». Если власть, управленцы, менеджеры, те, кто занимается организацией жизни в регионе, в городе, в стране, исчерпывают лимит доверия, то наступление такой страшной проблемы, как пандемия, не будет влиять на общество. Потому что люди перестали доверять «до». А случилась страшная ситуация, которая требует незамедлительных действий, мне кажется, власть встретила большую проблему. Раньше она резвилась, веселилась, все было несерьезно. Но играть с народом было в радость, а когда стало нужно действовать – народ не готов слушать и воспринимать. Народ во время панической ситуации ищет легкое обоснование проблемы. Люди не разбираются, что такое вирус. Им проще уйти от этого, опираясь на теорию заговора. А ведь благодаря вакцинации человечество победило холеру, чуму… Но зачем в это вникать? Люди верят в сказки, в чипы и играют со своим здоровьем. Это проще. Мы стояли в очереди за вакциной, а тут какие-то розыгрыши… Мне это и смешно и непонятно. И страшно. А магистрали у вас стали лучше, – смеется Алекс.
– Да, давайте поговорим о городе. В один из своих визитов в Оренбург Вы обратили внимание на состояние набережной. И первым указали на то, что она сделана некачественно… Какой Вы нашли свою малую родину сегодня?
– Это, наверное, страшно прозвучит, но я теряю любовь к Оренбургу. Я ощущаю в себе это состояние… Почему мы любим Париж, Рим, Венецию, Берн? Потому что в архитектуре этих городов сохранился тот мир, те тонкие материи, которые связывают человека с прошлым. Особая атмосфера старины. Что мы видим в Оренбурге? Новодел! Ведь есть же такое понятие, как реставрация. Но нет, надо снести, перестроить. Когда что-то разрушается, стирается духовная связь. Исчезает образ города, его изюминка.
Мы возвращались от друзей, по Терешковой. И на углу с улицей Постникова я увидел огромный дом, затмивший здание театра музыкальной комедии. А здание музкомедии – это один из этапов развития города, его прошлое. Теперь это здание ютится у новостроя, как цыпленок…
Что касается набережной, то для меня некогда это была жемчужина. И в переносном смысле и в художественном, в цветовом. Сейчас она – зеленая. Грязная. Не вдохновляет. Я не вижу там концепции… Когда у меня палец провалился в ступеньку, я записал то самое обращение. И получил в ответ угрозы. От мэра, от его замов. Мне обещали подарить картину из пенопласта. Грозили уволить моих друзей, запретить мои выставки… Зачем это было? У меня двойное гражданство. Я сел в самолет и улетел… Но я не мог молчать. Я искренний человек. У меня денег нет, у меня есть имя, над которым я работаю. У меня безупречная репутация, как у той мымры из «Служебного романа». Находясь в Швейцарии, я наблюдал за продолжением истории с набережной в социальных сетях. Началась тема с гранитом. И я прислал в администрацию кусок настоящего камня. Такого, каким он должен быть. В эфире одной из радиостанций меня спросили, где сейчас этот камень. Я ответил – не знаю! Я отправлял мэру. Вы сначала мэра найдите, а потом камень. (Мы общались в пору отсутствия градоначальника на рабочем месте.) Для меня набережная уничтожена. Я ее не вижу. Не вижу ее прежней уникальности. У меня отобрали то, что связывало с городом, с детством. Для меня это преступление.
Мэра нет. А губернатор один. Но у него же теперь есть целое министерство архитектуры и градостроительства, что противоречит федеральному закону о муниципальном управлении. Собрался штат, который ничего не делает. А у Оренбурга теперь зеленая, точнее грязная набережная.
Во всей этой истории меня пугает вот что… Я приехал из другой страны. Увидел проблему и заявил о ней. Меня поддержали только журналисты, и то те, кто не побоялся.
Неужели до меня этого никто не замечал? Видимо, всех это устраивало… Пассивность общества – это первая проблема демократии. Где начинаются права другого, там заканчиваются права иного… Но люди молчат. Вероятно, оренбуржцев все устраивает. А я не могут понять, как народ-победитель может жить в таких условиях?
У меня тут на днях была дискуссия… С одной моей знакомой мы говорили о коррупции. Знаете, что она мне сказала? Пусть берут! Немножко можно. Как это понять? В малых масштабах в обществе поощряется коррупция? Это же противоречит здравому смыслу. А я приезжаю из Швейцарии и рассказываю тут, что коррупция – это плохо. Опомнитесь, граждане! Это же воровство! Библейский грех! Вор должен сидеть в тюрьме.
Из всего этого вывод: у меня больше нет вдохновения рисовать набережную…
– Давайте поговорим о творчестве. В чем Вы черпаете вдохновение?
– Оно сформировалось за последние лет пять. Я пишу ландшафт, городской пейзаж. Иногда – портреты. Занимаюсь росписью пасхальных яиц с библейскими сюжетами, иконографией. У меня своя галерея в Берне. В ней много пейзажей Швейцарии, российских, которые я привез туда. Цветы – это брендовый, коммерчески успешный проект… Вдохновение я черпаю в работе. У меня нет семьи. Кроме бабушки, тети и дяди – никаких родственников. Нет ни мамы, ни папы. Я никого не люблю. У меня есть друзья! Много друзей! И это единственная большая моя радость. Но и все… Больше нет ничего, кроме работы. Я страшно люблю то, чем занимаюсь. Люблю свою очень красивую галерею в Берне. Страшно люблю гостей, которые туда приходят. Люблю музыку. И черпаю вдохновение в опере. Неслучайно мои близкие друзья – оперный дуэт Мария Гриднева и Виталий Макаренко. Я живу только работой, и они тоже такого же мнения! Это очень дорогого стоит!
Продолжение следует…
